Некоторые взрослые называли ее Держинкой, пропуская чуждое польское «з». Сам же я старался говорить правильно, не коверкая название. Так учила меня мама.

В доме №27 по ул. Дзержинского мы поселились осенью 1966 года. Мне вот-вот должно было исполниться пять, я простудился при переезде и безо всякого энтузиазма любовался видом, открывшимся с пятого этажа: мокрая улица, деревянные развалюхи напротив, припаркованный УАЗ-450Д. Пейзаж, проступивший во влажной ноябрьской дымке, казался отвратительным. Я беспричинно заревел. Мне поставили градусник. Больше ничего не помню.

На первом этаже дома №27 по ул. Дзержинского был и есть магазин «Урожай» – чуть ли не единственный рязанский продмаг, сохранивший свое советское имя. Нет больше «Эры», «Аквариума», «Океана», а этому хоть бы хны. Живет и здравствует.

Я бегал в «Урожай» пить томатный сок за 10 коп. Его лили в стаканы из высоких стеклянных тубусов. Кое-где ими пользуются до сих пор.

Становясь в очередь, следовало не ошибиться: рядом, в буфете, из точно такого же устройства наливали красное и белое вино. Публика там собиралась колоритная и духовитая. От нее несло перегаром, какой-то кислятиной и табачищем. Запах казался приятным. Так иногда пахла моя деревенская родня.

Мама говорила, что в «Урожае» дорого. И посылала меня в овощной, который открыли в жилом доме у Троллейбусного переулка. В овощном воняло солеными бочковыми огурцами, квашеной капустой и гнилой картошкой.

Рядом была знаменитая Желтая булочная, а в ней – чудный кафетерий. В кафетерии продавали кофе. Его заваривали в ведре и переливали в блестящий чайник с электроподогревом. Мне кофе не нравился. Я предпочитал компот из сухофруктов.

Магазин, который теперь называется «Балатоном», известен как первый рязанский супермаркет. Вернее, магазин самообслуживания, работавший по принципу бесприлавочной торговли. Устроить в нем камеру хранения как-то не догадались. На входе в торговый зал сидела специальная тетенька, которая метила съедобное содержимое покупательских сумок маленьким синим штампиком. Оттиски означали, что продукты приобретены в другом месте.

В ближних окрестностях «Урожая» я впервые осознал, что размеры и расстояния относительны. До сих пор иногда вспоминаю свою первую прогулку в тех местах: бабушка отвела меня, пятилетнего, к перекрестку улиц Дзержинского и С.Середы. Семьдесят метров навсегда запомнились как путешествие на край света.

Позже я посмеивался по этому поводу над собой, маленьким, но и в десять лет «урожайский» двор казался нам целой вселенной, где всегда происходило что-нибудь интересное. Вернувшись в нее взрослым человеком, я искренне поразился миниатюрности мира, в котором мне было так хорошо.

По улице Дзержинского я ходил в школу №39. Ходил, хотя модно было ездить на троллейбусах «зайцами». Однажды попробовал, и мне не понравилось: пришлось убегать от контролера. Бегал я всегда хорошо, от погони ушел, но, расслабившись, споткнулся и надорвал брюки. Еще не знал, что такое карма, но догадался о ее наличии.

Справа по дороге в школу был и до сих пор существует троллейбусный парк, ныне – Управление рязанского троллейбуса и троллейбусное депо №1. Проникнуть на эту огороженную территорию было заветной мечтой детства: там валялось превеликое множество соблазнительных железяк. Учась классе в третьем, мы повадились таскать оттуда старые подшипники. Утащив, разбивали их молотками, доставали шарики и ролики. Шарики шли на «патроны» к рогаткам, а ролики?.. Как-то не припоминаю их полезное применение, хотя один-два до сих пор валяются в инструментах.

Таскали из троллейбусного парка и карбид кальция. Там, где работяги опорожняли сварочные реакторы, всегда можно было найти пару-тройку хороших кусков. Карбидные хлопушки из аэрозольных баллонов тогда еще не делали, взрывали грубо – в заткнутых оструганными яблоневыми сучками винных бутылках. Как никого не покалечило – решительно не понимаю. Осколки свистели прямо над головами и оставляли заметные шрамики на кирпичной стене старой выгребной помойки.

Если карбида было много, «запускали Гагарина». Шли на стройку, брали пустую 200-литровую бочку, надевали ее, перевернутую, на ведро с карбидным «супом». Когда выделившийся ацетилен начинал клубами валить из-под бочки, поджигали бензиновую «дорожку». «Ракета» с жутким ревом уходила метров на двадцать вверх – «выше пятиэтажки».

Тут было важно вовремя попрятаться по схронам и подвалам. Из подъездов выбегали многочисленные взрослые, они кричали «Кто это сделал?!» и пытались «взять языка». Но даже девчонки держались на допросах, как завзятые партизанки: «Ничего не видели, ничего не знаем. Не пристукнуло ж никого. Зачем столько крика?»

Во дворах домов по нечетной стороне Дзержинки, от ул. Шевченко до ул. Гагарина, росли бывшие хозяйские сады. Старые домишки снесли, сломали заборы и сараи, а деревья остались. Они до сих пор там кое-где есть. Древние восьмидесяти- и даже столетние яблони. На майские праздники глядеть на них с лестничной площадки пятого этажа было незабываемым наслаждением: они цвели огромным белым ковром, покрывая собой почти все пространство – вплоть до железной дороги.

Яблоки никогда не созревали до спелости. Их поедали еще зелеными: дети – приключения ради, взрослые – в качестве закуски. Мы всегда знали, под каким деревом дяди прячут украденный из газировочного автомата стакан.

Ни пивной, ни какой-нибудь иной забегаловки на Дзержинке не было. Наливать в «Урожае» прекратили в 1972 году: партия решила, что народ спивается, и продажу в розлив «ограничили», то есть почти повсеместно запретили. Мужики брали бутылку и шли распивать, куда придется.

Кафе «Уют» (потом – «Восток») в угловом доме на Высоковольтной было для чистой публики. Те, кто попроще, собирались за домом – в огромном, сделанном по московским меркам дворе с клумбами и парковыми скамьями. Пили с опаской: поблизости дислоцировалось отделение милиции. Но слишком уж рьяно выпивох не гоняли. Предпочитали собирать «готовеньких», когда те сваливались со скамеек на асфальт. Везли через дорогу – в вытрезвитель на ул. МОГЭС. В «мыльник», как тогда говорили.

Ну и, наконец, культурный очаг. Кинотеатр «Дружба». «Синий» и «красный» залы. Буфет на втором этаже. Портреты артистов. Мороженое.

Сопливым ребенком родители взяли меня в «Дружбу» на «Фантомаса». За первые три минуты фильма я чуть не описался от страха и закатил такой рев, что мама вытащила меня вестибюль чуть ли не на руках. Досматривать кино я решительно отказался. Пришлось возвращаться домой. К телевизору.

* * *

Долго пытался понять, относится ли Дзержинский к Рязани хоть каким-нибудь боком. Оказалось, что связь есть, но довольно дальняя. Вместе с несколькими тысячами других польских солдат и офицеров здесь сидел его племянник Ежи Дзержинский, боец Армии Крайовой, узник лагеря НКВД №178-454.